Анрей Жуков

ПОТ И ТЕННИС

• Часть 1
• Часть 2

Беседовать с Потом приятно, спорить бесполезно. 0н иногда сам себе противоречит, говоря о приоритетах в теннисе, между мотивацией и техникой ударов. Любит рассказывать, как до войны приезжал в Москву Анри Коше, один из великой четверки "мушкетеров", французской команды двадцатых годов, шесть(!) раз увенчанных лаврами победителей Кубка Девиса, рекорд не побитый до сих пор. Коше тогда здесь обыграл всех, потому что понял, что русские не умеют играть слева. Он им под левую руку и бил. Они и проигрывали.

После войны отчим Пота проиграл Негребецкому 6:0. Пот это видел. "Поэтому я представляю силу Негребецкого до войны. А Негребецкий проиграл Коше тоже всухую, - вспоминает Пот. -На Западе составили рейтинг игроков за прошедшее столетие, "Мушкетеры" не зря в первой десятке."

Когда я только взял ракетку в руки , на теннисный корт ещё выходила мама Пота - Вера Николаевна. Со своей сестрой Ириной они каждое утро в Зеленогорске играли часа по два. Кто-то из них мне советовал : "Слева играть просто, большой палец ставь вдоль ручки ракетки, кисть болтаться не будет, мяч и полетит на ту сторону". Так, видимо, и играли в Союзе до войны.

Пот утверждает, что и после войны так играл американец Траберт, и в 55 году выиграл открытую Францию. После него из американцев это удалось - спустя десятилетия - Агасси.

Сам Пот подростком подсмотрел у заезжих не то чехов, не то французов, технику игры слева. Понял, освоил. Но любимый классический ореп stend справа - его конёк.

В 57 году в Москву опять приехал один из "мушкетеров" - Баратра. Пот играл против него в паре. Баратра был тогда в том же возрасте, как Пот сейчас. Я закрываю глаза и представляю: Баратра родился в конце Х!Х века, Пот играл с ним в середине XX, сейчас начало XXI, и Пот не уходит с корта. Как сжато время, как близко от нас прошлое, тесна и осязаема связь времен... Удар слева. Русские. Война. Всё рядом, всё недалече.

- Сколько стоит вырастить игрока? - пристает к Поту папаша талантливой девочки. Видимо, начитался книжек о Макинрое. Когда того спрашивали: "Кто был ваш лучший тренер в детстве?", - отвечал коротко : - "Папа". А папа у него был нью-йоркский адвокат и в теннисе понимал ровно столько, чтобы платить по два доллара тридцать центов в час, тогда это столько стоило, за подкидку сыну. Макинрой оправдал вложения.

- Приходит ко мне папаша, - рассказывает Пот . - Докладывает. Моя дочка поедет играть в Чехию и Данию на детские турниры. Я спрашиваю, ещё кто поедет?

- Много наших из Петербурга.

- Так вас там в одну сетку и поставят. Чтоб играли между собой. Какой смысл туда ехать?

Папаша нервно курит. Он уже "пассажир", с него просто тянут деньги. Мировая индустрия тенниса его посадила на "иглу".

- Ельцин из них всех сделал идиотов, - Пот переводит дух и из его уст звучит такая история: - Послали родители свою девочку в частную школу в Лондон. Девочка в первое воскресение заскучала. Наняла тренера, чтобы два часа взрослый дядя поскакал перед ней на корте. Потом поиграла в кегельбан. Сходила в бассейн. Траты за день около тысячи долларов. Учитель доложил директору. Директор подумал и заявил: "У нас есть родители и побогаче, но их дети себя так не ведут. Девочку отчислить. Обратиться в полицию, чтобы родителей лишили визы и взяли на контроль их банковские счета".

- Там коммунисты ещё те, там знаешь какие коммунисты, - закатывая к небу глаза добавляет Пот. - А наши были: Гречко, Катушев, члены Политбюро, я в те годы жил в Москве, знаю, они не воровали, это я тебе точно говорю.

- Зато на Западе, чем мне нравится, - встревает Лена, жена Пота, - нельзя на корте играть без рубашек. А у нас придёт, разденется, живот трясётся, жир плывёт, не мужик-свинья.

- А ты не смотри. Мне тоже неприятно смотреть, как вы в раскоряку играете, - вскипает Пот. - И не все там в футболках. В Швеции, помню, пришли двое в клуб, договорились, что заплатят столько, лишь бы им разрешили играть раздетыми на корте. Заплатили и играли.

- Пот, а ты когда-нибудь, хоть раз заплатил где нибудь за корты?

- Не-а. Не могу. Психологически не могу. Ни доллара, ни рубля. Не могу.

- А тапочки ты когда-нибудь себе купил или шорты?

- Это ещё зачем? - удивляется Пот. - Выдавать должны.

Я смеюсь ,это у него с коммунистических времён, - всё должны.

- Пот, а ты когда-нибудь налоги платил, в какой-нибудь стране мира?

- Я? Никогда. У меня с четырнадцати лет одна запись в трудовой книжке - Инструктор по спорту с окладом 80 рублей. Какие налоги? За что?

Я смеюсь. Он мне нравится своим "должны", "инструктор", белым "мерседесем" выигранным у кого-то из клиентов.

-Ты помнишь, помнишь Лейуса,- горячится Пот. - Он ведь на полгода младше меня, а до сетки уже добежать не может. У него только подача и осталась. Как в молодые годы. Точно по месту подаст и делает шаг вперед. С полулета ответ. И курит "Беломор" при переходах между геймами. Я с ним в Германии встречался, представляешь, зарабатывает в клубе, наверное, тысяч десять марок, а "Беломор" ему возят отсюда. После тюрьмы всё от него отвыкнуть не может. А я ещё могу сделать на корте шаг вправо, шаг влево.

- А если мяч дальше пролетает?

- А я и не бегу. И если ударить сильно не могу, я матом добавляю... Из моих сверстников - мне достойных сейчас по игре - только один и остался на корте - немец Эйшенбройх. Из знаменитой команды, которая в шестидесятых играла в кубке Девиса. Так он, по его религии, ни разу в жизни не ел мяса и не спал с женщиной. И менталитет у него, - Пот пальцами поигрывает у виска, - странный можно сказать. Помню, когда нам было по двадцать лет, играли мы какую-то встречу, у него матч - бол, он подаёт, я отвечаю, а он уже успел выбежать к сетке, подставь ракету и выиграй, а он? Ловит мяч правой рукой и говорит, я выиграл. До чего доигрался!? Судья ему объясняет, мол, вы рукой мяч схватили ,а не ракетой его забили. До него не сразу и дошло. Мы потом ещё час с ним бились, я всё же выиграл тогда. А последний раз в Германии среди ветеранов - он у меня. Такой же сумасшедший как я. - В сорок пять лет играть ещё легко. В пятьдесят пять уже ломит плечи, спину, ноги. А когда тебе за шестьдесят, уже никто кроме нас с этим немцем не выдерживает.

Разговор переходит на воспоминания, размышления о развитии тенниса за ушедшие сто лет.

"Герой из героев" - Лейвер, единственный в мире дважды выигрывал "Большой шлем" в 1962 и 1969 году. Эпоха Лейвера и Розуолла от середины 50-х годов до конца 70-х годов. В 1953 году (я ещё не родился) Розуолл выиграл первенство Франции, а в 1974 году был в финале Уимблдона.

- Пятидесятипятилетний игрок, - Пот пускается в размышления, - Даст себе 20-летнему фору 40:0. Это к вопросу о развитии тенниса в течении времени. Бестолку рассуждать, какие игроки были лучше, те или нынешние. Прогрессирует техника теннисистов или нет. Надо играть с двух рук или одной, выходить к сетке или нет?

Борг в 70-х пять раз выигрывал Уимблдон, сокрушая соперников с задней линии. Потанина в 60-х "специалисты советского" тенниса считали неперспективным за игру с задней линии. За это, и по причинам его натуры, ему не разрешали выезд за рубеж, ему не довелось сыграть с Лейвером. А по ветеранам эта встреча уже немыслима, Лейвер ныне передвигается в инвалидной коляске. Когда Лейвер и Розуолл ещё блистали на кортах, Коннорс в 17 лет в 1974 гору выиграл Умблдон. А в начале 90-х в сорок лет он вышел в финал Умблдона на Штиха и мог выиграть.

- И когда я анализирую всё это, прихожу к выводу, что главным у игрока является "чувство мяча", а не техника, которая якобы бывает прогрессивной и непрогрессивной. Нельзя слепо копировать сегодняшних победителей, - рассуждает Пот. - Всё от Бога. У Николая Озерова удар справа по силе был как сейчас, пожалуй, у Агасси.

Я вспоминаю, как спустя время, после того как Штих выиграл Уимблдон Андрей Чесноков в Москве в Кубке Девиса раздробил его в борьбе за решающие мячи. В битве за матч - болы он столько "высосал крови" у немца, что спустя некоторое время звезда Штиха закатилась.

Андрей Чесноков и Александр Волков на рубеже 90-х годов ворвались в мировую теннисную элиту на волне "перестройки". Воистину то была "советских собственная гордость". Талант и жажда побед заставили всех содрогнуться при мысли: "Наши тоже могут." Выход Волкова в Уимблдоне в 1/8 уже воспринимался как будто небо упало на землю. Гренадерского роста парень из Калининграда, скрежеща зубами, вдалбливал мячи как лесоруб топор в суковатое бревно. Соперники трещали под его ударами. Рядом был его тренер - Валерий Шкляр.

- Мне Шкляр ещё в начале 80-х сказал, - вспоминает Пот. - Мальчик у меня занимается, такой талантливый, трудно представить. Всё понимает, все получается.

Уже в зените славы у Александра журналисты поинтересовались, сколько денег вложили в его подготовку родители.

- Деньги? Родители? - удивился Волков. - Да они и не знали, что я теннисом занимаюсь. Ходит сын в какую то секцию, ну и слава Богу, лишь бы по двору не околачивался.

Волков, наверное, последний из той системы детско-юношеских школ, которые были в советское время. Теперь то уж точно все за деньги и всё родители.

- На "Зените" десять кортов закрыли, во Дворце Пионеров - двенадцать кортов закрыли, Марека закрыли, - негодует Пот. Всего насчитал около пятидесяти закрытых в последние годы в Петербурге кортов. - Какой детский спорт?! Сплошная коммерция. Теннис в Петербурге задушен для будущего на корню. Построили за это время только шесть кортов для губернатора и несколько крытых залов для бизнесменов. Эти же бизнесмены и закрывают другие корты, чтобы подавить конкуренцию, чтобы к ним деньги стекались за аренду. Я Мордатому так и сказал, чего мне бояться. А он -"Чего ты раньше молчал,"- проворчал и ушел.

Мордатый - большой чиновник и по совместительству функционер по теннису. "

Пот щурится, вглядываясь в горизонт. Солнце палит с зенита, раскаленный песок приятно греет наши ноги, жарко. Я достаю бутылку минеральной воды, поднимаю наш любимый тост на пляже : "3а тех, кто в офисе!"

- И что они в этих офисах делают? Что-то всё звонят , курят, хлопочут. Не понимаю, - ворчит Пот.

-"Не понимаю," - его любимое присказывание.

-Не понимаю, как Беккер последние годы мог играть. 180 миллионов долларов состояние, а он выходил на корты Мэдиссон Гартона в Нью-Йорке. Жара за сорок, покрытие жесткое. Ноги отваливаются. А он играл. Зачем? Какая мотивация. Не понимаю! Там могут выигрывать только молодые, бедные. Почему Сафин выиграл в 2000 году Америку? Кости крепкие. В 20 лет ещё можно там биться. Как может старый и богатый выиграть у молодого и бедного? Не понимаю.

У Пота в Америке старший сын скоро должен получить гражданство,

- Пот, уедешь в Америку к сыну?

- Не знаю, подумаю. Часто снится один и тот же сон - меня в Америке ведут играть на корты. В ужасе просыпаюсь. В холодном поту, - он вытирает лоб, как будто только что проснулся, от этого видения.

Мы переводим разговор на другие темы.

В Калининграде, - я слышал, - есть два грунтовых корта построенных еще до войны. Поверх чугунных дренажных плашек насыпан десятисантиметровый слой пробки , упругой как в винных бутылках, а потом уже игровой слой из кирпичной крошки и глины. Если сильно подпрыгнуть на таком корте, он пружинит, ноги на таком покрытии не забиваются и позвоночник тоже.

Я начинал свою теннисную жизнь "ремонтировщиком плоскостных сооружений" и по опыту знаю, что сделать хорошую грунтовую площадку - дорого. Сделать под крышей в нашем климате грунтовое покрытие - ещё дороже. Зимой в залах от бетона идёт холод, травмы. Тренеры стоят на площадке часами. Здоровье гробится. Встретить у нас не разрушенного после пятидесяти теннисиста - чудо.

Набоков в романе "Подвиг" ярко описал теннисную жизнь главного героя. Несомненно роман носит автобиографический характер, странствия молодого эмигранта из России по Европе , Мартына, перекликаются с вехами пути писателя, с его пониманием тенниса, психологии игры и опыта матерого игрока, не дилетанта. Вот как точно и "сладко" он пишет: - " Сам Мартын играл превосходно, разбивал в лоск любого молодого аргентинца из гостиницы, ибо сызмала усвоил лад, необходимый для наслаждения природой шара, согласованность всех членов, так что каждый удар по белому мячу .начинаясь с дугового налёта, ещё длится после звучной вспышки ракетных струн, проходя по мышцам руки до самого плеча, как бы замыкая плавный круг, из которого также плавно родится следующий". Не обошел вниманием Набоков и подкидку, исходя из своего опыта жизни в Берлине в начале 30-х годов: "Доллары Мартын зарабатывал особым способом, которым очень гордился. Труд был, правда, каторжный. С мая, когда он на этот труд набрел благодаря милейшему русскому немцу Киндерману, уже второй год преподававшему теннис случайным богачам, и до середины октября, когда он вернулся на зиму к матери, и потом опять целую весну, - Мартын работал почти ежедневно с раннего утра до заката, - держа в левой руке пять мячей (Киндерман умел держать шесть), посылал их по одному через сетку всё тем же гладким ударом ракетки, меж тем как напряженный пожилой ученик (или ученица) по ту сторону сетки старательно размахивался и обыкновенно никуда не попадал. Первое время Мартын так уставал, так ныло правое плечо, так горели ноги, что придя домой, он сразу ложился в постель. От солнца волосы посветлели, лице потемнело, - он казался негативом самого себя. Майорская вдова, его квартирная хозяйка, от которой он для пущей таинственности скрывал свою профессию, полагала, что бедняга принужден, как, увы, многие интеллигентные люди, заниматься черным трудом, таскать камни, например(отсюда загар), и стесняется этого, как всякий деликатный человек."

Мы, кстати, с Мишей Гордеевым в литературно-теннисном кружке на кортах Зеленогорского парка культуры разгадали трюк, как Киндерман умел держать в руке шесть мячей. Но "каторжный" труд подкидки, "черный труд, таскать камни, например", - как пишет Набоков, это не для нас, в этом Поту нет равных.

"Начал кидать, уже не игрок",- говорят про молодых теннисистов, ради заработка начинающих подкидывать клиентам. Может, быть и так. Игра и подкидка, это как любовь и брак, часто начинается с удовольствия, заканчивается мучениями. И всё равно в каждом, кто хоть раз в жизни испытал непередоваемое чувство игры живет:

   Подбросить мяч, назад согнуться,
   молниеносно развернуться,
   и струнной плоскостью сплеча
   скользнуть по темени мяча,
   и, ринувшись, ответ свистящий
   уничтожительно прервать, -
   на свете нет забавы слаще... -
   В раю мы будем в мяч играть.

  В.В. Набоков (Университетская поэма .гл.34)

- Пот, а ты когда умрешь, в рай попадешь?

- Я не умру, мы живем вечно, - изрекает Пот.

-Поэтому один раз, - соглашаюсь я. - У вечности нет множественного числа, либо она есть, как и жизнь, либо её нет. Ну а все же, Пот, если допустить, что мы умираем, кем ты, к примеру, был в предыдущей жизни?

- Тем, кем и сейчас, бегал за мамонтом с дротиком.

- А если в будущей жизни ты, опять к примеру, станешь - дизайнером.

- Дизайнер вредная профессия. Опять буду бегать с дротиком за мамонтом. Природа человека не меняется. Только в движении жизнь. Голод и желание размножаться, вот мотивация. Двигаться надо, двигаться.

Пот кряхтя встает, оглядывает пляж, идёт за контейнеры смотреть, не угнали ли его белый "мерседес". Это второй его кошмарный сон, - что его угоняют. Багажник "мерседеса" доверху набит теннисными мячами. Нижние не обновлялись, уже наверное года три, если их не съела моль. Я думаю, что Пот всё же больше переживает за мячи, чем за "мерседес". Представляю, он утром проснётся, надо ехать на халтуру, а мячей нет. Во будет вони.

"И не стройте себе дома на земле , где моль и ржа ест их, а стройте себе дома на небеси, где. ни моль ни ржа не ест их", - вспоминаю я слова из Священного Писания. Любуюсь переливом волн залива, отражением солнца на воде, улетающими вдаль облаками и жду Пота, когда вернется. пофыркивая носом, присядет греться или разляжется не перевернутой вверх дном лодке и проворчит: "Какая Испания?! Какие Альпы!? Не понимаю!? Пусть едут. Мне и здесь хорошо".

Однажды в молодости, слабость поругаться на себя на корте, помогла ему в карьере.

В 57 году в финале он играл на единственном тогда в Москве крытом зале "Динамо" против чемпиона Советского Союза Андреева. Тому было уже 32года, Поту шел 17 - ый. На трибуне - это был не просто турнир - а финал зимнего Чемпионата Союза - сидели министры Госбезопасности: Серов, Шелепин, Семичастный. Три года как умер Сталин, но холодок при слове "органы" ещё испытывали многие.

Рассказывает Пот:

- Веду 3:1 в решающем сете и 40:15 на своей подаче, розыгрыш, мяч на ракете, мажу. Ругаюсь на себя последними словами. На трибунах все замерли. Гробовая тишина. Все смотрят на министров, как те отреагируют. Я матерюсь и при следующем розыгрыше, чтобы себя взбодрить. Хоть я и проиграл, генералам понравилось, что я бился из последних сил, не просто номер на корте отбывал, они и решили в Англию послать именно меня.

Серов, по словам Пота, играл на "Динамо" только с дядей Колей гардеробщиком, чтобы не заводить себе других друзей партнеров, чтобы, не дай Бог, чего-нибудь просить стали. Дядя Коля весь день сидел у вешалок возле алюминиевого чайника и из эмалированной кружки пил крепкий чай, пока не приезжал министр. Тогда в гардеробе оставался охранник министра- выдавать номерки и чайник стеречь.

- Ты что думаешь?! - Пот многозначительно поводит бровью. - Просто так в те годы гардеробщиком на "Динамо" не становились. Когда дядя Коля умер, на его место сел семикратный чемпион Советского Союза Борис Ильич Новиков.

- Пот, ты это видел, понимал, что ждет тебя в жизни после тенниса? - Может быть - место гардеробщика. И чего тебе хотелось? Денег?

- Что деньги? Шелуха. Если бы мне нужны были бы деньги, я остался бы в Швеции в 76 -ом. Тогда то не было никаких проблем, каждому невозвращенцу за железный занавес сразу давали гражданство. Но я вернулся. Потому, что в Союзе нельзя было халтурить, подкидывать, иметь левый заработок. А раз нельзя, значит мне хотелось этого ещё больше.

Я смеюсь, потому что верю, по себе знаю пьянящий дух бунтарства, когда какой-то нелепый запрет противоречит всей твоей природе, и ты чувствуешь - надо сделать как считаешь нужным, пусть и ценой жизни, либо умрешь заживо ползая на коленях. Всегда идти против течения, слушать собственный голос, не отступать, биться - в этом наслаждение.

- Что толку худеть перед смертью? - ворчит он. - А какой смысл утром ехать на тренировку если все равно умрешь?!

После такой тирады он обычно замолкает, не вставляя даже своего обычного: "Не понимаю".

- Убери эти фотографии! - картинно возмущается он, опять увидев свои фото в моих руках. - Это надо же мне так выглядеть. Десять лет назад в Швеции меня для всех журналов фотографировали, я ещё был без живота. А здесь? В эту страну приезжаешь, сразу пухнешь, здесь вода и климат что ли другой, только и можешь - разваливаться. Не могу смотреть. Поеду на велосипеде кататься.

Он садится на велосипед, грузно пробует седло, педали. Я знаю, куда бы он не поехал всегда всё же вырулит к какому-нибудь корту, будет смотреть на игроков, если встретит знакомых - говорить о теннисе, вернётся домой, выспится и опять на корт. Это его, это в нём, иначе он себя уважать не будет. И мы его. И за это любим и теннис и Андрея Николаевича Потанина, великого игрока и легендарную личность.

----------------------------