Г. Гапон с членами "Союза русских фабричных и заводских рабочих"

Три последних месяца жизни

ЛИЧНОСТЬ священника Георгия Гапона почти девять десятилетий привлекает к себе внимание людей разных интересов и пристрастий.

О Георгии Гапоне написаны сотни статей и десятки книг. Как правило в центре внимания этих работ было два момента биографии-пик взлета его популярности-9 января 1905 года и точка падения, позорная и одновременно трагическая гибель в петле - 28 марта 1906 года.

Однако, мало кто из авторов обращал внимание, что три последних месяца своей жизни Гапон провел в Териоках. Сюда он вернулся из Европы после года эмиграции 25 декабря 1905 года. Здесь он встречал с единомышленниками Новый, 1906 год, 5 февраля успел отметить свое 36-летие. В Териоки он предполагал уехать на Пасху сразу после свидания с Петром Рутенбергом 28 марта 1906 года в день своей гибели.

Теперь давайте вместе заглянем в прошлое, постараемся узнать, что там происходило в ту пору. Пусть говорят документы. В силу необходимости только прокомментируем некоторые эпизоды, попытаемся разобраться, что представлял из себя тот сложный и противоречивый узел взаимоотношений, который Г. Гапон сам завязал, да так и не успел распутать.

23 февраля 1906 года Его величество государь император Николай II соизволил ознакомиться с возмутившей его статьей в журнале, название которого не установлено. На пятой странице журнала речь шла о Гапоне и, надо полагать, его связях и отношениях с представителями правительства. Министр внутренних дел П. Н. Дурново тотчас отреагировал.

Результатом явилась всеподданейшая записка от 6 марта 1906 года, составленная в департаменте полиции, исправленная и дополненная лично П. Н. Дурново. В этой записке министр внутренних дел с достаточной долей объективности раскрыл Николаю II историю взаимоотношений своего ведомства и председателя Совета министров С. Ю. Витте с Георгием Гапоном:

"В ноябре 1905 г. личный почетный гражданин Матюшинский, состоявший сотрудником газеты "Новости" прибыл к графу Витте, в качестве представителя от собрания русских фабрично-заводских рабочих и предъявил ходатайство: 1) о дозволении возобновить действия отделов названного собрания - закрытых 10 января 1905 г. по приказанию б. министра внутренних дел князя Святополк-Мирского; 2) о возмещении собранию убытков, причиненных означенным распоряжением; 3) о легализации прежнего руководителя собрания б. священника Георгия Гапона, нелегально вернувшегося в Петербург. Вследствие сего состоявшему при графе Витте коллежскому асессору Мануйлову было поручено войти с Гапоном в непосредственное отношение... Однако в виду тревожных событий того времени, по распоряжению председателя Совета министров и через того же Мануйлова было внушено Гапону, чтобы он выехал за границу, при чем ему было выдано на проезд 500 рублей из собственных средств графа Витте...

По отъезде Гапона, была составлена, по указанию графа Витте, программа воззвания Гапона к рабочим...

Эта программа была отвезена рабочим Кузиным к Гапону, находившемуся в Париже, и передана ему вместе с дополнительными 200 руб., которые были обещаны ему Мануйловым перед отъездом Гапона из Петербурга. На основании означенной программы, Гапон составил и собственноручно переписал воззвание к рабочим, которое было доставлено затем к графу Витте и отпечатано в Петербурге в типографии Лесмана в значительном количестве экземпляров..."

Далее в записке П. Н. Дурново: "По прибытии в Париж Мануйлов уже не застал Гапона, который только что перед тем уехал в Стокгольм... Из Стокгольма Гапон прибыл в Финляндию и ПОСЕЛИЛСЯ В ТЕРИОКАХ (подчеркнуто нами - Г. У.), откуда стал часто приезжать в Петербург. По возвращении Мануйлова из-за границы, он снова вступил в сношения с Гапоном, но имел с ним только одно свидание; дальнейшие же переговоры с Гапоном были возложены в половине января министром внутренних дел на чиновника особых поручений при министре внутренних дел Рачковского. В объяснениях с действительным статским советником Рачковским Гапон высказал готовность в короткое время раскрыть боевую организацию партии с.-ров, но до сих пор сношения с ними не дали каких-либо положительных результатов".

Теперь ознакомимся с записками рабочего Николая Петровича Петрова - председателя Невского района 7 отдела собраний русско-фабрично-заводских рабочих и члена Центрального комитета этого собрания.

"...Черемохин и я, - пишет Петров, - в это время стремились подорвать веру в Гапона, косвенно говорили в отдельности со многими членами Центрального комитета, которые понемногу склонялись в оппозицию, прислужники Гапона тоже стали шевелиться. Перед самым Рождеством Гапону была послана телеграмма (в Териоки - Г. У.): "Приезжай, почва уходит из-под ног"...

30 декабря было получено распоряжение приехать в Териоки с каждого района по 10 человек для встречи Нового года и обсуждения некоторых важных вопросов. Съехалось человек 80. До 12 занимались делами союза, порядок дня был такой: 1) Исповедь Гапона за весь год; 2) Какое положение должен занять Гапон в настоящее время в союзе; 3) Как провести 9 января.

В исповеди Гапон сказал мало интересного, рассказал, как он бежал, как жил за границей, как созывал конгресс русских социалистических партий и как его провалили с.-д., в заключение всего он сказал: "Товарищи, я ошибся сначала, погорячился, и призывал вас к вооруженному восстанию, я сам теперь это считаю утопией, а поэтому прошу вас не слушать разных взвинченных голов, я всё увидел и все знаю, чем следует удержать за собой завоеванное, убеждение, что если мы так поступим, то много выиграем, теперь судите меня, как хотите".

Шумный вопрос был о Гапоне. Гапон не пожелал присутствовать при этом вопросе, он удалился в отдельную комнату. Оппозиция была подобрана сильная против него...

Шумели, кричали долго, но ни к чему не приходили. Наконец решили пригласить самого Гапона и спросить его, кем он хочет быть? Гапон выступил на середину и несколькими словами победил всех.

"Товарищи, - сказал он, - я вижу, у вас многие сомневаются во мне и говорят о диктаторстве моем. Разве я был у вас диктатором?" (Послышались голоса: "Не был"). А если нет, я у вас и не прошу большего, дайте мне только прежнее полномочие".

Председатель поставил на баллотировку, большинством голосов Гапона сделали хозяином союза." Далее в своих записках Н. Петров рассказывает, что Гапон схватился - нет Матюшинского с большой суммой денег и никто не знает где он. Эта история еще в большей степени убедила Петрова в темных делах Гапона и он решает поместить разоблачительное письмо в газете "Русь", Письмо это появилось 8-го февраля и произвело впечатление разорвавшейся бомбы: "Обращаюсь ко всем товарищам рабочим и прошу посмотреть, какой наш вождь, и на что он способен, и как он обманывает нас".

Гапон выступил с опровержением в газете, потребовал общественного суда и сам же отказался от него. Потом он попытался использовать Черемохина, чтобы убрать Н. Петрова, вручил ему револьвер. Черемохин же на заседании комитета в присутствии Гапона покончил жизнь самоубийством. Разразился скандал. Почва уходила из-под ног Гапона. Как ему казалось, спасти его могли только Рачковский и Дурново, И вновь местом действия становятся Териоки.

Гапон всячески уговаривает, уламывает своего давнего знакомого, эсера Петра Рутенберга, выдать Рачковскому членов Боевой организации, готовивших покушение на Витте, Дурново и других царских чиновников. Рутенберг сообщает о предложении Гапона членам Центрального комитета партии эсеров - Азефу и Савенкову. Они предлагают воспользоваться создавшейся ситуацией и уничтожить Гапона вместе с Рачковским. "Если придется убить одного Гапона, - заметил Азеф, - это будет сделано в Финляндии, между Петербургом и Выборгом, где понадобится помещение, лошади и люди". С этого момента П. М. Рутенберг ведет записи своих встреч и разговоров с Гапоном, составляя своеобразные отчеты Центральному комитету.

"Свидание в Териоках, на даче Питкинен. 24 февраля 1906 года, пятница, в 12 часов дня. Гапон начал с упреков за то, что я так долго не являлся. Я объяснил важными делами, не давшими мне возможности видеться с ним. Я спросил о письме Петрова. Гапон стал кипятиться. Я вставлял время от времени вопросы. Он рассказывал отчасти уже известное мне из предыдущего свидания в Москве, отчасти новое"...

Дальше Рутенберг перевел разговор на Рачковского, спросил, когда у Гапона было с ним свидание, о чем говорили?

"Он интересуется теперь сведениями, - признался Гапон. Все уговаривает меня поступить к нему чиновником особых поручений.

- А зачем ты спрашивал номер его телефона? - вдруг вскочил он с постели и стал горячиться.- Ты только мне правду говори. Ты меня все допрашиваешь.

- Спросил потому, что интересно.

- Зачем тебе?

- А хотя бы для того, чтобы убить его.

Молчание.

- Не беспокойся, не стану пачкаться с ним. С Рачковским если и иметь дело, то только для того, чтобы деньги получить с него.

- Это верно, - опять оживился он, со странной улыбкой продолжал: - Он недавно получил от государя семьдесят пять тысяч рублей.

- Сколько он даст, если я приду к нему обедать? Рублей пятьсот?

- Три тысячи даст, - уверенно возразил Гапон.

- Чтоб я к нему за три тысячи пошел?

- Он сыщик и...

- Что ты, брат, сыщик? - проговорил Гапон пониженным голосом и с подобострастием, изобразив как-то своей фигурой, головой, туловищем, особенно глазами, что-то отвратительное. - Он - действительный статский советник...

Рутенберг ведет разговор вокруг да около, сомневаясь, поверит ли ему Рачковский при встрече.

- Если ты придешь, он поверит. Потом надо ему дать что-нибудь...

- Что дать?

- Ну там бомбы, планы какие-нибудь, шифрованные письма.

- А люди?

- Людей можно предупредить. Вот ты говоришь, у тебя дело на руках сейчас, если ему рассказать, много денег даст".

"Свидание в среду, 1 марта, в 12 часов дня, на даче Питкинен в Териоках... Начал Гапон с того, что он теперь окреп духом, что хотя суд товарищеский или общественный очень опасен, но он все-таки решается...

Выслушав доводы Гапона в свое оправдание, Рутенберг перешел к делу. Он высказал принципиальное согласие повидаться с Рачковским. "Это категорическое заявление было для Гапона неожиданным. Он как-то завозился, что-то пробормотал.

- Никто не знает об этом. Если кто-нибудь из товарищей узнает, я рискую головой. Не станут даже в объяснение со мной вступать, а просто пустят пулю в лоб за сношения с Рачковским.

- Этого никто не узнает... - Дальше разговор между Гапоном и Рутенбергом продолжался в том же духе, обговаривали сумму, которую даст Рачковский.

- А ты что получаешь за то, что приведешь меня? - спросил Рутенберг у Гапона.

- Не знаю еще. Завтра поговорю.

- Видишь ли. Деньги большие. Могу я ему сказать определенно, что речь идет о Дурново? - спросил Гапон.

- Я тебе доверяю. Но ты понимаешь, что сказать этого не могу.

- Конечно, сам видишь, что я ничего не спрашиваю. Ни фамилий, ничего. Сам понимаю, что в таком деле иначе нельзя."

Решили: в пятницу 3 марта - свидание с Рачковским. Гапон предупредит и переговорит предварительно. Но Рачковский не рискнул встретиться с Рутенбергом.

При встрече 5-го марта вечером Гапон объяснил отсутствие Рачковского недоразумением.

"Рачковский соглашался на свидание только после того, как я что-нибудь расскажу. Свидание, следовательно, стало немыслимым. Они даже торговаться нашли возможным... Положение мое стало безвыходным. До Рачковского не добраться..."

Рутенберг решил принять меры предосторожности и повидаться с кем-нибудь из товарищей, чтобы посоветоваться. Гапону пообещал подумать. В Гельсингфорсе Рутенберг встретился с Азефом, но вместо совета он стал грубо обвинять в нарушении его инструкций. Тогда Рутенберг решил вернуться в Петербург и действовать на свой страх и риск.

Последний отчет о встрече в Териоках: "Свидание 10 марта в пятницу, утром, дача Питкинен, Териоки. Я был болен и совершенно разбит после поездки моей к Азефу. С трудом мог следить за собой, и за Гапоном. По обыкновению он начал рассказывать про свои дела, про свое положение".

13 марта Гапон передал мне, что вызывает меня на свидание в Териоки в среду утром (без Рачковского). В понедельник появилось в газетах его наглое письмо к обществу. Находится в сношениях с полицией, а в печати говорит, что хочет обмануть полицию. Свидание с Рачковским не получить без "аванса" с моей стороны. Гапона одного трогать нельзя. На свою ответственность решил дело оставить и уехать".

Рутенберг вновь приезжает в Гельсннгфорс, пытается получить советы у Азефа или Савенкова, но его вопросы остаются без ответа: "...Когда я вернулся в Петербург, все соображения отпадали перед чудовищностью того, что Гапон продал 9 января, что он полицейский провокатор. Решил привести в исполнение приговор ЦК, данное мне поручение относительно его одного".

В последнем отчете Рутенберг рассказывает, как он сговорился с одним из рабочих, чтобы он сел на козлы за кучера. Рутенберг в этой поездке предлагал Гапону вопросы про Рачковского. Гапон продолжал уговаривать: "Рачковский дает 25 000 рублей за выдачу покушения на Дурново. Надо торопиться. 25000 - деньги хорошие. Никто не узнает... ...Надо торопиться, повторял Гапон... Я сказал Гапону, что согласен. Пусть он окончательно узнает у Рачковского, когда и где мы встретимся. В понедельник я вызову Гапона, и он мне лично передаст свой разговор с Рачковским. На этом мы расстались. Рассказ "извозчика" поразил поджидавших его товарищей.

Было решено арестовать Гапона, обезоружить его (он всегда носил при себе револьвер) и, предъявив ему обвинение и свидетельское показание, потребовать от него объяснений. Потом решить его участь. Сначала, согласно инструкции Азефа, все было мною сорганизовано в Финляндии. Но я вовремя увидел неуместность этого акта на финляндской территории и все отменил. Была нанята дача Звержицкой, в Озерках...

28 марта, вторник. Откроем воспоминания журналиста Н. Симбирского, одного из самых близких в это время Гапону людей: "На Страстной неделе, во вторник, 28 марта, Гапон заехал ко мне между часом и двумя дня и сказал, что он уезжает на Пасху в Териоки, к семье, а перед отъездом хочет получить от меня один совет.

- Только откровенно. Прямо. Совершенно прямо. Скажите: можно ли еще восстановить суд, которого я добивался?..

Я подумал и отвечал совершенно определенно:

- Нет, теперь ни о каком суде не может быть и речи. После вашего последнего письма это будет не суд, а только лишний и притом окончательный скандал. Гапон страшно нахмурился и как бы про себя сказал:

- Значит, с этой стороны все оборвалось...

Сел на извозчика, который его ждал, и уехал. С тех пор никто уже его не видел. Как потом я узнал от одного близкого ему рабочего, Гапон должен был проехать на Финляндский вокзал, чтобы ехать с поездом 3 ч, 15 м. в Озерки, как он говорил, на свиданье с Боевой организацией."

Вновь обратимся к заключительной части последнего отчета П. Рутенберга: "Гапона я застал на условленном месте, на главной улице Озерков, идущей параллельно железнодорожному полотну. Встретил он меня, подсмеиваясь над моей нерешительностью: хочу, да духу не хватит идти к Рачковскому... Когда я убедился, что никого за нами нет, мы пошли в дачу. Подымаемся по дорожке. Гапон остановился и спросил:

-Там никого нет?

-Нет.

Рабочие находились в верхнем этаже, в боковой маленькой комнате за дверью с висячим замком... А Гапон говорил. И неожиданно для меня заговорил так цинично, каким я его ни разу не слыхал. Он был уверен, что мы одни, что теперь ему следует говорить со мной начистоту.

Он был совершенно откровенен. Рабочие все слышали. Мне оставалось только поддерживать разговор.

- Надо кончать, И чего ты ломаешься? 25000 - большие деньги.

- Ты ведь говорил мне в Москве, что Рачковский даст 100000?

- Я тебе этого не говорил. Это недоразумение. Они предлагают хорошие деньги. Ты напрасно не решаешься...

- А если бы рабочие, хотя бы твои, узнали про твои сношения с Рачковским?

- Ничего они не знают. А если бы и узнали, я скажу, что сносился для их же пользы.

- А если бы они узнали, что я про тебя знаю? Что ты меня назвал Рачковскому членом Боевой Организации, другими словами - выдал меня, что взялся соблазнить меня в провокаторы, взялся узнать через меня и выдать Боевую Организацию, написал покаянное письмо Дурново?

- Никто этого не узнает и узнать не может.

- А если бы я опубликовал все это?

- Ты, конечно, этого не сделаешь, и говорить не стоит. (Подумал немного). А если бы и сделал, я напечатал бы в газетах, что ты сумасшедший, что я знать ничего не знаю. Ни доказательств, ни свидетелей у тебя нет. И мне, конечно, поверили бы.

...Я дернул замок, открыл дверь и позвал рабочих.

- Вот мои свидетели! - сказал я Гапону.

То, что рабочие услышали, стоя за дверью, превзошло все их ожидания. Они давно ждали, чтобы я их выпустил...

...Они его поволокли в маленькую комнату. А он просил:

- Товарищи! Дорогие товарищи! Не надо!

- Мы тебе не товарищи! Молчи! - Рабочие его связывали. Он отчаянно боролся.

- Товарищи! Все, что вы слышали, - неправда! - говорил он, пытаясь кричать.

- Знаем! Молчи!

Я вышел, спустился вниз. Оставался все время на крытой стеклянной террасе...

Гапону дали предсмертное слово.

Он просил пощадить его во имя его прошлого.

- Нет у тебя прошлого! Ты его бросил к ногам грязных сыщиков! - ответил один из присутствовавших.

    Гапон был повешен в 7 часов вечера во вторник 28 марта 1906 года".

Его нашли в пустой даче спустя месяц, 30 апреля 1906 года, а 3 мая, как сообщал в рапорте исправник Колобасов,. "тело убитого Георгия Гапона предано земле на Успенском городском кладбище, что по Финляндской ж. д., похороны окончились в час тридцать минут дня и прошли спокойно..."

Жан Лонге, видный французский социалист, много сделавший для Гапона в Париже, писал:

"Зеленогорский Вестник", № 29 (79), 1992

Последние комментарии: